Иннокентий Анненский
Садитесь, я вам рад. Откиньте всякий страх И можете держать себя свободно, Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях Я королем был избран всенародно, Но это все равно. Смущают мысль мою Все эти почести, приветствия, поклоны… Я день и ночь пишу законы Для счастья подданных и очень устаю. Как вам моя понравилась столица? Вы из далеких стран? А впрочем, ваши лица Напоминают мне знакомые черты, Как будто я встречал, имен еще не зная, Вас где-то, там, давно… Ах, Маша, это ты? О милая моя, родная, дорогая! Ну, обними меня, как счастлив я, как рад! И Коля… здравствуй, милый брат! Вы не поверите, как хорошо мне с вами, Как мне легко теперь! Но что с тобой. Мари? Как ты осунулась… страдаешь все глазами? Садись ко мне поближе, говори, Что наша Оля? Все растет? Здорова? О, Господи! Что дал бы я, чтоб снова Расцеловать ее, прижать к моей груди… Ты приведешь ее?.. Нет, нет, не приводи! Расплачется, пожалуй, не узнает, Как, помнишь, было раз… А ты теперь о чем Рыдаешь? Перестань! Ты видишь, молодцом Я стал совсем, и доктор уверяет, Что это легкий рецидив, Что скоро все пройдет, что нужно лишь терпенье… О да, я терпелив, я очень терпелив, Но все-таки… за что? В чем наше преступленье?.. Что дед мой болен был, что болен был отец, Что этим призраком меня пугали с детства, - Так что ж из этого? Я мог же, наконец, Не получить проклятого наследства!.. Так много лет прошло, и жили мы с тобой Так дружно, хорошо, и все нам улыбалось… Как это началось? Да, летом, в сильный зной, Мы рвали васильки, и вдруг мне показалось… Да, васильки, васильки… Много мелькало их в поле… Помнишь, до самой реки Мы их сбирали для Оли. Олечка бросит цветок В реку, головку наклонит… «Папа, — кричит, — василек Мой уплывет, не утонет?!» Я ее на руки брал, В глазки смотрел голубые, Ножки ее целовал, Бледные ножки, худые. Как эти дни далеки… Долго ль томиться я буду? Все васильки, васильки, Красные, желтые всюду… Видишь, торчат на стене, Слышишь, сбегают по крыше, Вот подползают ко мне, Лезут все выше и выше… Слышишь, смеются они… Боже, за что эти муки? Маша, спаси, отгони, Крепче сожми мои руки! Поздно! Вошли, ворвались, Стали стеной между нами, В голову так и впились, Колют ее лепестками. Рвется вся грудь от тоски… Боже! куда мне деваться? Все васильки, васильки… Как они смеют смеяться? Однако что же вы сидите предо мной? Как смеете смотреть вы дерзкими глазами? Вы избалованы моею добротой, Но все же я король, и я расправлюсь с вами! Довольно вам держать меня в плену, в тюрьме! Для этого меня безумным вы признали… Так я вам докажу, что я в своем уме: Ты мне жена, а ты — ты брат ее… Что, взяли? Я справедлив, но строг. Ты будешь казнена. Что, не понравилось? Бледнеешь от боязни? Что делать, милая, недаром вся страна Давно уж требует твоей позорной казни! Но, впрочем, может быть, смягчу я приговор И благости пример подам родному краю. Я не за казни, нет, все эти казни — вздор. Я взвешу, посмотрю, подумаю… не знаю… Эй, стража, люди, кто-нибудь! Гони их в шею всех, мне надо Быть одному… Вперед же не забудь: Сюда никто не входит без доклада. 1890 г.
